Хитросплетения (Сборник рассказов) - Страница 89

Когда Морис вернулся, то нашел ее на том же самом месте сидящей, словно нищенка, со следами испуга на лице.

— Что ты тут поделываешь?

— Уезжать надо, — проговорила она.

— Уезжать!.. Тогда как здесь нам так хорошо. Деревушка прелестна, ты увидишь… Люди — да, согласен, я понимаю, что Жюльен сторонился их как чумы… Если бы ты видела, какие взгляды бросал булочник исподтишка!.. Что до тетеньки в табачной лавке, так та даже рта не раскрыла… Они, должно быть, видят во мне одного из Меденаков, какого-нибудь родственника «узурпатора»… Может быть, даже Агерезы их предупредили… Но у нас свои дела!..

— Уезжать надо, Морис.

— В конце концов, что с тобой происходит?

— Пойдем. Хочу тебе показать кое-что.

Она взяла его за руку и повлекла к каретному сараю. Собака семенила за ними. В двадцати метрах от строения Сесиль выпустила ладонь своего мужа.

— Хорошенько смотри.

Она пошла к широко распахнутым воротам. Пес, который шел около нее, резко остановился и оскалился, как будто собираясь встретиться с какой-то грозящей опасностью. Потом он отпрыгнул назад и стал долго лаять. Его челюсти клацали в пустоте. Шерсть на шее взмокла от пота. Сесиль вернулась к Морису.

— Видел? Ему страшно. Думаю, он нас на кусочки бы разорвал, захоти мы затащить его в этот гараж.

— Старая карета. Это все.

В свою очередь Морис сделал несколько шагов к воротам. Пес бушевал. Он крутился волчком, рычал, слюна текла от исступления.

— Не продолжай! — крикнула Сесиль. — Ты его с ума сведешь.

Морис развел руками.

— Не понимаю… Эта псина чокнулась.

— О нет! Он знает вещи, которых мы не знаем… И твой дядя тоже их знал… Поэтому-то он и уехал.

Морис, казалось, остолбенел.

— Мой дядя знал?..

Он разразился хохотом.

— Бедная Сесиль, тебя решительно нельзя оставить одну ни на час… Что ты еще себе втемяшила в голову? Уверяю тебя, что Жюльен — самый обычный человек. Усталый — это да. Страшно похудевший. Он чертовски постарел. Но за исключением этого…

— Тогда объясни.

— Что ты хочешь, чтобы я тебе объяснил? Когда у тебя такие нервы, это что, объяснимо?

Сесиль чуть было не ответила, что как раз это-то очень хорошо объяснимо. Она предпочла промолчать и отвела собаку в пристройку, которая служила ей конурой. У нее появилась мысль, которую она хотела перепроверить как можно скорее. Ей хотелось побыть одной, но не так-то легко удалось отправить Мориса.

— У меня не хватило времени до конца обследовать каретный сарай, — сказала она. — Может быть, если хорошенько поискать, мы бы и нашли то, чего боится Шарик… Я действительно чувствовала бы себя более спокойной.

Они поискали, обошли несколько раз карету, дверцы которой, разбухшие от сырости, уже не открывались.

— Фонари красивые, — заметил Морис. — Если бы дядя мог, то отдал бы их нам. Так и вижу их в мастерской…

Сесиль рассматривала землю.

— Может, там люк какой-нибудь? — предположила она.

— И что бы это изменило?

— Не знаю. Может быть, кто-нибудь здесь спрятался.

— Собака бы его обнаружила, можешь быть уверена. Нет, это не то. Поверь мне. Не будем ломать себе голову. Когда Жюльен вернется, он объяснит нам загадку, при условии, что таковая существует.

— Допустим, — сказала Сесиль. — Однако мне бы очень хотелось, чтобы мы сходили в парк вместе с Шариком.

Они исследовали каждую тропинку, каждый куст. Пес, счастливый, бегал вокруг. Он совершенно забыл о своих страхах, и Сесиль, рядом с уверенным и переполненным планами Морисом, начинала втайне посмеиваться над собой. Однако с наступлением вечера хандра вновь нахлынула на нее. Напрасно она боролась, говорила себе, что оказалась жертвой собственного воображения, — все равно она вздрагивала при малейшем шуме. И она упрекала Мориса за его благодушие. Он ничего не чувствовал. Он не отдавал себе отчета в том, что что-то витало в воздухе… Какой-то душок… дурные пары… Она знала об этом значительно меньше, чем волкодав, но собственный страх не обманывал ее. Она провела жуткую ночь. Чистый свет сентябрьской луны приводил в движение тени и будоражил все вокруг. Она не сомневалась, что многие звери чувствовали то же самое. Иногда тень от какого-нибудь крыла скользила по занавескам, и странные крики раздавались в парке. Ближайший дом находился в двух километрах от замка.

Морис проснулся в восемь часов. Он зевнул, потянулся.

— Обалдеть, как можно здесь продрыхнуть. Мне этого недоставало в городе. А тебе?

— Уедем, Морис.

Она проговорила эти слова таким тихим голосом, что ему показалось, будто он плохо разобрал.

— Я сказала «уедем», — продолжила Сесиль. — Если ты хочешь, оставайся, я уеду.

— Эй, не начинай! — предупредил ее Морис. — Нам здесь очень хорошо. Я смогу поработать. Чего ты хочешь?

— Я, я здесь боюсь.

— Боишься? Из-за псины?.. Да я ее в бараний рог скручу, и не пикнет.

— Ты забываешь, что приехали мы из-за него.

Морис что-то буркнул и в раздражении встал. Наступил новый день. К полудню принялся лить дождь, затяжной косой дождь, живой шум которого наполнял двор чьим-то присутствием. Морис выдумал какой-то предлог и поехал в поселок на машине. Сесиль уселась на кухне, как старушка, вслушиваясь в тайную жизнь замка, мокнущего под ливнем. Странные мысли приходили на ум, и ей стало жалко затворника, дядю Жюльена. «Оригинал, — говорил Морис. — Может быть, немного тронутый». Она сама уже не очень-то хорошо знала, что реальность, а что нет. Если она выходила из кухни, то за ней как будто следили пустой холод гостиных, бессчетные невидящие глаза с портретов. К счастью, Шарик остался здесь, тихонько сопел, внимательный и полный обожания. Сесиль понимала, почему дядюшка не захотел оставить его одного. Ей начинал нравиться Жюльен, потому что тот любил этого грозного и вместе с тем нежного зверя. Но тогда дядя Жюльен не сбежал, как она думала еще накануне. Нет, конечно. Поскольку он взял на себя труд приехать в Париж и даже дать денег Морису. Почему же она представила себе, что… Есть ли связь между отъездом дяди и страхом собаки? Видимо, никакой связи… Она уже теперь не знала. Она смотрела на игру ветра и дождя. Иногда потоки воды, закрученные резким шквалом, принимали удивительные формы, напоминали какие-то силуэты. Словно призраки из тумана и брызг, они, танцуя, пересекали двор. Когда Морис вернулся, она с первого же взгляда увидела, что он выпил. Обед прошел печально. Время во второй половине дня едва тянулось. Морис не разомкнул рта. Сесиль свыклась с его капризным характером. Ночью сильный западный ветер очистил небо, и наутро вдруг распогодилось. У Мориса появилось желание поработать. Он устроился в большой гостиной среди маркизов и генералов. Сесиль с собакой отважилась выбраться на пределы владений, насобирала ежевики и на обратном пути проследовала по тропинке, бегущей позади флигеля. «Бьюик» по-прежнему стоял там. Ставни по-прежнему оставались закрытыми. Шарик перед каретным сараем пронесся стелющейся рысью в стороне, что означало по-прежнему все тот же панический страх. Сесиль ускорила шаги. Ее тихая радость улетучилась, но она не посмела побеспокоить Мориса, который напевал с угольным карандашом за ухом и бутылкой белого вина под рукой. Однако она не могла прогнать из своих мыслей этот флигель с закрытыми ставнями. Если уж на то пошло, то ей нечего вмешиваться. Это дело дяди и племянника. Она в замке лишь гостья. Она старалась отрешиться от всего, чтобы отогнать от себя эту глухую тревогу, которая подтачивала ее наподобие лихорадки. «Я на отдыхе», — повторяла она про себя. Или же она доверительно сообщала собаке: