Фернан пожал плечами. Через неделю Моруччи, его доверенное лицо, был найден мертвым на тротуаре. Это, конечно, дело рук цыган, которые проведали о дельце и стремились, наверное, договориться. Совпадение тем не менее вызывало беспокойство. Фернан заперся в своем кабинете, чтобы все обдумать. Он разложил свои дорожные карты, подчеркнул цифры. Никогда не был он хорошим ходоком. Но босиком! Сколько он может пройти? Десять километров в день? Почти три месяца пути. Это было невозможно. При всем желании.
Он опустошил полбутыли, так и не найдя никакого решения. Однако же решение требовалось: в противном случае цыгане или полицейские в конце концов наложат лапу на сокровища. Он прикончил бутылку… Пришедшая к нему мысль показалась блистательной.
Раза три менял он такси, прошел через универсальный магазин «Призюник», спустился в метро, из вагона которого он вышел в последний момент перед тем, как тот тронулся.
Никто не преследовал его. Он умер бы от смущения, если бы знал, что кто-нибудь видел, как он входит в церковь. Он долго не решался, стоя перед исповедальней. Вспоминались все трудные дела, отмечавшие этапы его продвижения наверх, его борьба с Милу де Мобеж, ограбление на проспекте Анри-Мартен и еще много других отчаянных предприятий. И всегда выходил сухим из воды… Уж, слава Богу, не будет он пасовать из-за истории с босыми ногами. Он приподнял занавеску, встал на колени, и сразу же началась перепалка.
— Босиком, — объяснял пастор, — значит идти пешком. Иначе в чем тогда ваша заслуга? Согласен с вами, что расстояние велико, но и милость, которую вы получили, огромна. Не надо колебаться, сын мой.
— Не мог бы я ходить в моей квартире? Пройду ли я восемьсот километров по дороге или по своей гостиной, по сути…
— Простите! Вы ведь сказали: «Я принесу тебе подарок!»? Четкое обязательство. Вы обещали пройти… то есть проделать путь.
— Но…
— Никаких «но».
Пастор был сторонником интегризма. Фернан понял, что лучше не настаивать. С тяжелым сердцем он напился, поплакал и уснул. Проснувшись, он решил посоветоваться с иезуитом. Святой отец принял его очень любезно и охотно убедил его в том, что обет сформулирован опрометчиво. В Фернане затеплилась надежда.
— Однако, — продолжал святой отец, — что обещано, то обещано. Стало быть, вы пойдете босиком. Остается только разработать способ передвижения, так как, сын мой, вы должны избежать скандала. Вы не сможете не привлечь внимания, если будете разгуливать босиком и одетым так, как я сейчас вас вижу.
— Вот именно, — сказал Фернан, — я хотел бы пройти незамеченным.
— Помолимся, — сказал иезуит, — небеса всегда посещают чистые сердца.
Но они должны были вскоре признать, что небеса были в таком же затруднительном положении, как и они сами.
— Вы могли бы переодеться в бродягу, — предложил священник.
— За мной сразу же увяжутся жандармы.
— Тогда автостопом?
— Если кто-нибудь остановится, я буду вынужден сесть в машину.
— А битником, с гитарой?
— Отец мой, я же лысый!
— Правда в том, — грустно заключил иезуит, — что в сегодняшнем мире нет места паломнику. Его могут принять за провокатора. Я вижу только один способ — идите ночью.
«И я кончу психушкой», — подумал Фернан с горечью. Он вернулся к себе в полном отчаянии. Но тут вдохновение снизошло на мамашу.
— Автоприцеп! — воскликнула она. — Мы вырежем люк в полу автоприцепа. И ты сможешь спокойно идти, а видно не будет. Я поведу машину очень тихо, будь спокоен.
Итак, Фернан начал тренировки. Чуть свет выходил он на улицу и осторожно проходил несколько метров. Самое неприятное было не подпрыгивать там, где лежал неровный асфальт, и когда лужа леденила ему ноги. Он возвращался разбитым, и мать делала ему массаж, втирала мазь, пудрила тальком.
Фернан, никогда не знавший, что такое угрызения совести, сейчас терзался странными сомнениями. Он спрашивал себя: имеет ли каящийся грешник полное моральное право опустошать ежедневно свои три или четыре бутылки, чтобы попытаться убить в себе этот въедливый ложный стыд? «Все спортсмены делают так, — говорила мамаша. — Это допинг от Боженьки».
Фернан ходил и мало-помалу верхний слой его кожи грубел, принимал цвет и плотность пергамента. Он на ощупь, с некоторым удовольствием различал гладкие покрытия соседних улиц, немного клейкий гудрон перекрестков, скользкие и холодные выпуклости пешеходных переходов. Он чувствовал себя готовым к большому путешествию.
Прицеп был прикреплен к «бьюику». Фернан нырнул в дырку. Его ноги дотронулись до земли между колес. Локти его удобно лежали на полу передвижного домика, а предусмотрительная мамаша поставила на близком от него расстоянии кое-какие напитки и закуски, чтобы справиться с первой усталостью. В путь состав отправился рано утром. Фернан старательно трусил рысью. Когда прицеп ехал слишком быстро, он приподнимался на локтях и делал огромные шаги, как космонавт в состоянии невесомости. Время от времени он брал за горлышко бутылку и выпивал залпом или облупливал крутое яйцо. Но вскоре его охватило беспокойство. Он больше не видел, куда ставит ноги, и испытывал тысячу непривычных ощущений. То ему попадалось что-то мягкое, то подпрыгивал на чем-то остром, скользил на чем-то жирном… Какая-то слюнявая морда профыркала у его икр, и он так выругался, что ему самому стало стыдно.
— О! Святая Богородица, — прошептал он, — если бы я знал…
Но как отступить? У него не было даже права остановиться на дороге. Надо было продолжать следовать. В конце концов несчастному стало казаться, что он идет по углям. Когда мамаша высвободила его, тот уже не стоял на ногах.