Хитросплетения (Сборник рассказов) - Страница 32

Юлия после ссоры с Элен уже вышла, чтобы пройтись и успокоиться, а Элен, под действием снотворного, еще спала. Элиан ждет в течение часа и думает, что Филип отправился прямиком в свой офис на Елисейских полях. Тогда она решает пойти туда, но на тот случай, если, запоздав, тот все же забежит к себе домой, она кладет письмо на виду вместо визитной карточки. Филип поймет, что Элиан не намерена сдаваться и полна решимости. К несчастью, Филип оказывается в офисе, и в этом- то вся трагедия.

Теперь Элен обнаруживает письмо. Оно написано столь двусмысленно, что она считает его предназначенным ей. Немного погодя она узнает, что ее муж убит. И до того уже потрясенная известием, она совсем теряет голову. Она говорит себе, что Юлия захотела ей отомстить, и обвиняет себя, чтобы спасти свою сестру. Затем Юлия, которой я прочитал письмо, в свою очередь, говорит себе, что Элен, над которой надсмеялись, совершила расправу, и также обвиняет себя.

Короче говоря, без лаборатории мы конечно же взяли бы под стражу одну из этих двух женщин, в одинаковой степени невиновных.

Смерть на арене

Я отдыхал в Нанте у моего друга Поля, тогда еще простого офицера полиции, когда разразилось это дело с цирком Орландо. Так что я оказался на месте и следил за делом в качестве стороннего наблюдателя, находясь рядом с Полем. Что любопытного в этом деле, так это его психологическая подоплека. Казалось бы, с виду проще не бывает, и тем не менее ничего более неожиданного. Нам понадобилось какое-то время, чтобы установить главное действующее лицо.

Цирк Орландо раскинул свой шатер в Порнике, у стен замка. Это был цирк средних размеров, скорее шапито на трех шестах. У них был приличный зверинец. Фуры и передвижные домики носили еще следы фабричного блеска. Программа традиционная, но очень заманчивая: наездники, клоуны, эквилибристы, жонглеры, гимнасты на трапеции и т. д. Это было семейное предприятие, как когда-то «Рапси». Сам Орландо напоминал знаменитого полковника Коди, Буффало Билла. Широкополая шляпа, пышные усы, надменный взгляд и специфический европейский акцент. Но следует рассказать все по порядку.

В полицию сообщили, что Регане, гимнаст на трапеции, убился во время репетиции, но что под несчастным случаем, возможно, крылось убийство. Мы помчались в Порник. Это было в субботу в начале августа. Помню, начался прилив, и на судах в порту вяло покачивались рангоуты. Солнце уже припекало. Было десять часов утра. Толпы отдыхающих, в шортах и теннисках, наводняли улицы, а ватага ребятишек толклась перед зверинцем. На грифельной доске неловко нацарапано от руки мелом: «Временно закрыто».

Занавес у входа охранялся униформистом и жандармом, что придавало событию неожиданно волнующую окраску. Мы зашли. Весь цирковой персонал сгрудился на арене и что-то рассматривал на земле. Орландо вышел к нам навстречу.

— Это ужасно! — вскрикнул он. — Когда я подумаю, что еще вчера вечером мы болтали… здесь… почти на том месте, где он упал.

Я поднял голову и заметил на высоте четырех или пяти метров перекладину трапеции, свивавшуюся на конце каната. Второй канат был оборван.

— А теперь, — сказал Поль, — попытайтесь спокойно объяснить нам, что же произошло.

— Семья Регане… — вновь заговорил Орландо. — Вы, наверное, знаете… Отец убился четыре года назад.

Волнение, все настойчивее проявлявшийся акцент, быстрая речь — мы с трудом понимали, о чем он говорит. Но нам удалось уяснить себе, что после смерти отца, погибшего в результате несчастного случая, Регане так и не смог найти нового партнера и изменил свой номер. Оставив вольтижировку, он приступил в одиночку к разным упражнениям, в частности к удерживанию равновесия, стоя на голове на перекладине трапеции. Это было восхитительное зрелище и — как уверял нас Орландо — безопасное, так как при малейшем отклонении в сторону Регане мог ухватиться за канаты.

— На какой высоте он работал? — спросил Поль.

— Он начинал с четырех метров, а потом трапецию осторожно поднимали метров на десять.

— Без страховки?

— Без страховочной сетки… Публика — она же любит ощущать страх!

— Тем не менее, — сказал Поль, — все же риск был, коли он упал.

— Он упал, потому что оборвался один из канатов, — сказал Орландо. — Там, совсем высоко!

Поль, в свою очередь, поднял голову.

— А если повредили установку?

— Но это невозможно, — запротестовал Орландо без особой уверенности. — Все мы — это большая семья, семья, в которой любят друг друга…

— Он тренировался, когда произошел несчастный случай?

— Да. Каждое утро часам к семи он приходил порепетировать. Он опускал свою трапецию… туда, где вы ее видите… и делал несколько упражнений… Никакой акробатики… Простая зарядка, чтобы проверить реакцию.

Поль подал мне знак, и мы приблизились к группке людей, которая постепенно умолкала. В центре, на песке распластался Регане. Он лежал на спине, в одном тренировочном костюме голубого цвета. Никаких следов крови. Возле него, стоя на коленях, громко всхлипывая, плакала женщина лет пятидесяти.

— Его мать, — шепнул Орландо.

— Врач осмотрел тело?

— Да. Сказал, что он, должно быть, скончался на месте.

И он провел ребром ладони по затылку.

— Я хотел бы осмотреть канаты трапеции, — сказал Поль. — Попросите их спустить.

Орландо отдал распоряжение на каком-то языке, который я не смог распознать, и униформист направился к шесту, к которому крепился моток канатов. Я наблюдал за матерью. Это была цыганка. Она сидела на корточках, утопая в ворохе разноцветных юбок, у нее был точеный профиль старой индианки. Она держала руку сына, а ее губы двигались то ли молясь, то ли проклиная. Покойник, мужчина двадцати пяти — тридцати лет, скорее низкорослый, не очень красивый, лежал у ее ног.